Жизнь в России — всегда чудо. Плохое чудо или хорошее, но обязательно чудо. Предсказать, что здесь случится, пусть даже в следующем году, абсолютно невозможно.
Русский стол — это почти смертельно. Это кошмар — эти пироги, винегреты, эти рыба и мясо. И так во всем: мы ни в чем не знаем меры. Я учил свою дочь древнегреческому правилу: во всем должна быть мера. Искусство и культура — это всегда соблюдение меры.
Жизнь в России — всегда чудо. Плохое чудо или хорошее, но обязательно чудо. Предсказать, что здесь случится, пусть даже в следующем году, абсолютно невозможно.
Русский стол — это почти смертельно. Это кошмар — эти пироги, винегреты, эти рыба и мясо. И так во всем: мы ни в чем не знаем меры. Я учил свою дочь древнегреческому правилу: во всем должна быть мера. Искусство и культура — это всегда соблюдение меры.
Мы сейчас все хотим, чтобы у каждого была отдельная квартира. А что дальше? Мелковато для человека.
Я заменял командира части, которая стояла в Камероновой галерее, в Царском Селе. Когда немцы были уже в парке, ко мне пришел смотритель дворца и закричал: «Безобразие! Что делают ваши бойцы?! Смотрите, они таскают ящики со снарядами по паркету!» Я ему кричу: «О чем вы говорите, когда немцы уже в парке!» Знаете, что он мне сказал? Он сказал: «Немцы — культурные люди, они себе этого не позволят». Ребята, которые рядом стояли, они его просто расстрелять хотели за это. Но я-то понимал, что с ним творится.
Те, кто много читает, отвыкают самостоятельно мыслить.
Кроме жизни, которой мы живем, у нас у всех есть упущенная жизнь. История моей упу-щенной жизни: я не ценил и не понимал людей, с которыми был знаком. Я очень любил Константина Паустовского, мы с ним общались, но я совершенно не пользовался этим. У меня были добрые отношения с Луи Арагоном. Сейчас я бы его расспросил про его отношения с Матиссом, про то, как он принимал свою коммунистическую ложь. Но я же ничего не спрашивал. Я всегда думал: да ладно, встретимся — еще поговорим.
От женщин одно лекарство — женщина.
Качество жизни измеряется количеством счастья. Или покоя. В Швеции и в Швейцарии люди не лезут на Марс. И живут там, живут благополучно и счастливо.
Я больше не болею космосом. Зачем мне нужен Марс, когда я иду выносить мусор и вижу людей, которые роются в контейнерах? Мои восторги немедленно исчезают. Почему я должен восторгаться тем, что на Марсе есть жизнь, когда у нас жизни нет для людей?
Чем лучше у человека становятся условия для работы, тем хуже он начинает работать.
Все, что я читаю сегодня, — это и есть современная литература. Я же это сегодня читаю. Например, Сэлинджер, которого я недавно перечел, — это современная литература.
Могу себе представить серьезный роман о современных русских менеджерах. Написал же Теодор Драйзер о менеджерах.
Мое правило: сегодняшний день — мой самый счастливый день в жизни. Потому что большую часть жизни мы живем или вспоминая хорошее, или надеясь на хорошее.
Я редко вижу женщин в платьях. Платье — это очень красиво.
Как бы ни был счастлив человек — оглядываясь назад, он вздыхает.